Пресса

«Заманить молодежь в театр…»

Режиссер, актер и педагог, основатель Центра им. Мейерхольда, художественный руководитель прославленного Санкт–Петербургского Александринского театра, народный артист России Валерий Фокин оказался очень умным и тонким собеседником и подлинным профессионалом.


Он привез к нам на фестиваль "Золотая маска в Латвии" своего небывалого "Гамлета", провел мастер–класс для студентов театрального отделения Латвийской академии культуры и отвечал на вопросы журналистов на пресс–конференции.



— Александринка — настоящий российский театр, — сказал наш знаменитый гость. — Ему исполнилось 256 лет — мы открыли 257–й сезон. Это первая национальная сцена, которая была утверждена и открыта еще в 1756 году, с замечательным зданием. Я вас всех сердечно приглашаю в наш театр, потому что это одно из самых красивых и самых лучших с точки зрения театральной архитектуры зданий Европы. На уровне и внутреннее убранство — там настолько гармонично все построено и настолько соблюдены все пропорции зала, сцены и всех пространств, что лучшего, наверное, и в мире не найти.



"Гамлет" на злобу дня



— Удивительный у вас "Гамлет" — длится всего 1 час 50 минут! А там один монолог Гамлета на 10 минут. От каких–то эпизодов пришлось отказаться?


— Мы намеренно все сократили. Пьеса за прошедшие столетия очень размыта. Все добавляли "от себя", особенно в XVII–XIX веках. Были десятки переводов — среди них великие. Гамлет по их версиям стал философом, интеллектуалом, человеком рассуждающим. Когда Шекспир написал пьесу, она звучала почти публицистически. Автор оставил и "поля для импровизации" — то, что происходило тогда на глазах британской публики, включалось в тогдашние постановки, импровизировалось. Иной раз почти вступали в диалог со зрителем.
Потом текст становился сложнее и философичнее. А я взял эту пьесу, потому что почувствовал в ней некое напряжение сегодняшнего дня, связанное не столько с интеллектуальными размышлениями, сколько с внутренней яростью, которая бессильно бьется головой о стену и ничего не может пробить. С неким конфликтом с властью — потому что у власти всегда конфликт с людьми, и это хорошо! Власть должна быть критикуема, и от этого становится только лучше.
Конечно, для такой трактовки пьесы нужно было сделать адаптацию и сокращение текста, потому что многое было мне нужно — не работало на ту идею, которая у нас была во главе угла.



"Хочу прочесть Чехова…"



— А как ходит публика на столь необычного "Гамлета"?



— Мы играли его в Варшаве, в Вене, и дома, в Санкт–Петербурге, у нас всегда залы полны. Публика реагирует очень эмоционально с точки зрения понимания, о чем спектакль, главной его идеи. Удивительно, но и жители благополучной Вены остро реагировали на каждую характерную реплику.



Мне очень понравилось, что после спектакля питерская молодежь, которая вообще не читала этой пьесы, — у нас сегодня есть такая новая аудитория — реагировала на Гамлета, как на "своего". Они подключались к его неформулируемому протесту. Это был мальчик, который вместе с ними вышел из клуба или из бара — он был из ИХ среды. Не какой–то там, ходящий в трико и рассуждающий романтик, а своей парень. Но дай бог, замечу в скобках, чтобы пришло время, когда снова понадобится романтический Гамлет!



Но когда мне показали запись в Интернете, в чате, одной девочки о том, что она не пошла на занятия, а сидит и читает после спектакля пьесу, это меня особенно обрадовало. Потому что это очень важная для нас аудитория.



Александринский театр, кстати говоря, уже много лет работает с вузами — у нас целая разветвленная программа. Мы их заманиваем, они у нас дипломы пишут. Ведь многие молодые сегодня не читают ни Чехова, ни Гоголя, ни Гончарова, а уж тем более Шекспира. Ныне все поменялось. И нельзя махнуть на них рукой и сказать: не читаете, мол, и до свидания. Это глупость. С ними надо работать, окультуривать их, заманивать.



Нам что, другую молодежь откуда–то привезут в Россию? Тем более что они ребята хорошие, просто нужно найти момент взаимодействия с ними. И когда мне какой–то мальчик сказал насчет "Живого трупа": мол, это что, фэнтези? Я сначала озверел, а потом подумал: ну что же с ними делать? Но самое важное, что этот мальчик после спектакля начал рассуждать о кризисе среднего возраста, желая показать себя знающим 15–летним молодым человеком.



Пускай это коряво, но молодые должны понять, что в нашей сегодняшней жизни драматический театр тоже должен занимать важное место. Важное место в их "прейскуранте" между длинными чатами в Интернете, трепом, клубами и барами. Чтобы наш театр смог помочь им жить. А каким способом они придут к пониманию необходимости этого, даже не так важно.



Слабости Пушкина



— Вы создали 20 лет назад Центр им. Мейерхольда. Но ведь про этого режиссера ходят разные байки — говорят даже, что Алексей Толстой в "Золотом ключике" вывел его в образе Карабаса Барабаса, а его театр показал как собрание кукол–марионеток, которых он дергает за нитки. Значит, ваши режиссерские пристрастия сходны с "доктриной Мейерхольда"?



— Во–первых, Мейерхольд — это гений, причем в его случае это "рабочее определение". Он в своих спектаклях сумел сформулировать законы, правила и методику режиссерской профессии. Не говоря уже о том, что он был гениален в том, что мог работать в любом стиле и жанре. Ему был известен театральный исторический код — он знал и театры Японии, и другие восточные театры, и комедию дель арте, и старинный испанский театр. Он был великим мастером.



Именно ему удавалось соединять новаторство и традиционализм. Даже когда он в своих опытах был крайне радикален и всех приводил в шок, за этим все равно стояла традиция. Что касается его отношений с артистами — это легенда. Нам вообще приятно находить некие слабости великих — вот, мол, Пушкин чего делал, вот и я тоже… Значит, и мне можно.



Но посмотрите, сколько великих артистов вышли из его театра, которые блистали и в тогдашнем кинематографе, — один Ильинский с Гариным чего стоят! Другое дело, что Мейерхольд был основоположником авторского театра, который я тоже исповедую. Это когда режиссер не просто передатчик литературы, а соавтор, сочиняющий новое произведение. Но грань здесь тонка — можно такого насочинять, что и материал пропадет.