Театральная компания ЗМ

Пресса

8 октября 2012

Петр Семак: актер-легенда легендой себя не считает

Борис Тух | Газета «Столица»

Исполинские герои Семака мучаются и страдают совершенно особым образом. И артистичный доктор Астров, и декадентствующий Николай Ставрогин, и ослепительный король Леонт из «Зимней сказки» до последнего сохраняют внешнее спокойствие и красоту античных колоссов.
Червь разрушения живет в них невидимо для других героев, а зритель лишь краем глаза замечает мельчайшие перемены, отчего на сцене зарождается предощущение неминуемой, сокрушительной катастрофы. Да не отдельной личности – мироздания.

Персонажи Семака всегда больше, чем отдельные люди, они – символы гармонии, стабильности, осмысленности бытия. Они либо сами взваливают на широкие плечи ответственность за себе подобных, либо претерпевают атаку ближних, которым необходима опора и защита.


Это – из одной статьи двухлетней давности, написанной к 50-летию актера. И это все -правда. В чем убедились зрители, видевшие на «Золотой Маске в Таллинне» «Три сестры» Малого Драматического театра – Театра Европы, где Семак сыграл Вершинина.


За день до спектакля состоялся его полный прогон, в костюмах, вся постановка, без малейшей скидки на то, что игралась она не впервые. В этот же вечер в Русском театре шел набор в учебную студию. В перерыве я вышел в коридор, как раз подошел лифт, из него вышел Семак, в офицерском мундире и вершининской бороде, взгляд его был отрешенным, он оставался там: в мире чеховской пьесы, поставленной великим режиссером Львом Додиным.



Для меня Семак не только блестящий, уникальный артист. В 1998 году он был приглашен в БДТ на роль Септимуса Ходжа в «Аркадию» Тома Стоппарда, которую ставил Эльмо Нюганен. Я перевел эту пьесу, после прогонов и премьеры мы много общались с Семаком, но потом долго не виделись, и я не был уверен, узнал ли он меня.

- Узнал, конечно, - сказал он на другой день, во время интервью.

В адской пучине «Бесов»

- Мы с вами говорить будем, а они пусть на своих завалинках в карты играют! – сказал Петр Семак.

- Откуда это?

- Из «Бесов» Достоевского.



- Мне с этим спектаклем повезло. Я был в Питере и попал на 9-часовой вариант, который идет в течение всего дня.

- Мы его теперь только так и играем. Пробовали в три дня, но это себя не оправдывает. Мало кто приходит на все три вечера подряд, публика меняется, не видевшие первой части не понимают, что делается во второй – и так далее. Так что играем редко, но в один день.

- Я, помнится, боялся, что по ходу спектакля восприятие притупится, но нет…

- Лев Абрамович Додин сделал спектакль так, что у публики открывается второе дыхание, третье – и так далее. Устаешь – но вот опять захватывает. Потом опять предусмотренный ими легкий спад – и вновь мы берем публику в свои руки.

- Ставрогин был первой вашей классической ролью?

- Да. Меня в основном видели социальным героем. А уж никак не аристократом.

- Знаете, когда я узнал о вашем сельском происхождении, то очень удивился. В роли Ставрогина и потом, на прогонах «Аркадии», вы казались коренным петербуржцем, с репрессированным где-то в начале тридцатых дедом «из бывших»…

- Можете себе представить, что когда я поступал в ЛГИТМиК, я разговаривал примерно как Горбачев. «Я вас любиу. Любоу ищо быть может у душе моей ухасла не соусем» С «г» фрикативным и звуком то ли «в», то ли «у» перед согласными. Сейчас утрирую, но не очень.



Многое не понимал, не знал, не читал. Конкурс был страшный. Я был уверен: меня не возьмут: акцент южнорусский, учился в Харьковском театральном училище два года, а это совсем плохо: куда лучше учить студента, который является чистым листом, чем переучивать. Но что-то во мне, наверно, увидели…

- В «Бесах» актеры репетировали по нескольку ролей. Почему?

- Это подход такой у Льва Абрамовича. С одной стороны, актерам обидно: репетируешь, скажем, Гамлета, а в конце концов получаешь роль Могильщика. А с другой стороны – он постоянно ищет оптимальный вариант. Причем иногда заменяет актера потому, что вообще-то он репетирует хорошо, но рядом с определенным партнером или партнершей не смотрится, выпадает из мозаики. Такая вот алхимия.

До анекдотов доходило. Когда мы репетировали «Лира», художник Давид Боровский говорил ему: «Остановись! Выбери, наконец, Лира, чтобы понять, вокруг кого ставить спектакль!». А он отвечал: «Вот если бы объединить Семака, Курышева, Иванова, Завьялова и Козырева, тогда получится идеальный Лир! Идеальный!». Примерно то же происходило, когда готовились «Бесы». У нас не было инсценировки, она возникала по ходу репетиций, Лев Абрамович не делился с нами своим видением – сколько часов должна идти постановка. Казалось, не более пяти-шести часов. Как «Братья и сестры».

- Но «Братья и сестры» прекрасно делились на два трехчасовых спектакля.

- А «Бесы» не делятся! Первый прогон длился часов пятнадцать, и то мы до финала не дошли. Стали сокращать, в результате получилось около восьми часов чистого времени.



- Знаете, мне думается, что именно «Бесы» - самая достоевская из всех вещей Достоевского. Даже не «Братья Карамазовы».

- Мне трудно судить. Я ведь играл Митю Карамазова в студенческом спектакле. Ах, как я бы его сыграл сейчас, но годы ушли: мне 52, а Митя почти вдвое моложе. Вот она – драма актерской жизни: сегодня понимаешь о герое, которого сыграл в молодости, намного больше, можно сказать, все понимаешь. Знаю, про что играть! А на сцену в этой роли уже не выйдешь!

Я люблю и «Идиота», но он правда, проще. И Мышкин, кажется, единственный герой, которого он любит безоговорочно.

- А Ставрогина, как мне кажется, то любит, то ненавидит. Ненавидит – и сквозь ненависть восхищается.

- И сострадает ему. Хотя страшную историю с насилием над маленькой девочкой все-таки ему приписал. Цензура выбросила. И слава Богу! Мне приходилось читать у многих исследователей, будто эта история – из жизни самого Достоевского, мол, был он этим грешен. Но мне довелось быть в Старой Руссе, там дом-музей Достоевского, нас водила по нему замечательная женщина-экскурсовод, она пояснила, что это – наветы; Достоевский черпал материал из своего воображения, а оно было мощным и болезненным, оттуда такие образы выходили на страницы!..

Жизнь в поездах

- Лир у вас тоже образ с оттенком достоевщины. Человек, ощущающий исчерпанность всего вокруг себя: отношений, традиций, государственного устройства, и испытывающий, до какой степени он может дойти, ломая все это – и себя самого… Иной раз – может, благодаря какому-то сходству между Львом Абрамовичем и вами в гриме Лира – казалось, что для Додина в этом спектакле есть что-то потаенно свое, что мудрый человек, руководящий даже таким маленьким государством как театр (а театр – вообще действующая модель государства), должен испытывать хоть малость того, что испытал Лир…

- Да. Я даже как-то сказал ему: «Лев Абрамович, вам бы самому сыграть Лира!». Он подумал и ответил: «Я бы мог! Боюсь только – и играть, и ставить сил не хватит!».

- Вы ведь некоторое время жили и работали в Москве, в Художественном театре?

- Скорее, в то время я жил в поездах и самолетах, мотаясь между двумя столицами, а работал и там, и тут. Было это в 2002 году и длилось недолго.

- А что вас привлекло к такой жизни?

- Ничего не привлекло. Меня еще за год до того Олег Палыч Табаков соблазнял. Очень настойчиво и заманчиво. Но тогда я не решился. А весной 2002-го решился в силу разных обстоятельств. В первую очередь финансовых: у нас в театре тогда было тяжелое положение с зарплатой. А еще меня грызла мысль: как я скажу своим детям, что меня приглашали в Московский Художественный театр – а я даже не попробовал? А вдруг что-то получится? Хотя в глубине души сомневался, что получится. Лев Абрамович жутко расстроился, но понял меня.

В результате ни денег я особенных не заработал, ни ролей интересных. И очень разочаровался. Вроде бы мы с МХТ одной школы: система Станиславского, русский психологический театр. А получилось: мы с партнерами говорим как будто на одном языке, но ни они меня не понимают, ни я – их. Я в Москве сыграл в «Табакерке», в итальянской комедии «От четверга до четверга» Альдо Де Бенедетти, в МХТ меня стали вводить на роли в уже давно идущие спектакли, например, в «Амадее» на роль императора. Небольшая роль – и вместо Владлена Давыдова, которого я еще мальчишкой видел в фильмах. Потом собирались ввести на роль Дорна в «Чайке», которую я уже играл в Малом Драматическом.

В общем, не понравилось мне там. Театр откровенно коммерческий, и сам Табаков этого не скрывает, говорит, что у него театр-супермаркет. Он, конечно, гениальный менеджер и фантастический педагог, открыватель молодых талантов. Говорит: сам-то я поставить спектакль не могу, но подсказать актеру, как сыграть – всегда. И мне очень интересно подсказывал. Только разница между Львом Абрамовичем и Олегом Павловичем в том, что Табаков, делая очень умные, точные и неожиданные замечания, не успевает проследить за их исполнением. А актеры, паразиты, этим пользуются. Олега Палыча на все не хватает – очень уж широкий человек.

А Додин всегда помнит, следит за точностью исполнения и добивается того, что хочет.

Возраст за тридцать… Далеко за тридцать

- Поставленную Эльмо Нюганеном «Аркадию» в БДТ, в которой вы играли Септимуса Ходжа, вы вспоминаете?

- Да, конечно, и Эльмо… Репетиции с ним. Мы с ним долго потом еще встречались, только в последнее время эта связь ослабла, наверно, от того, что времени ни у меня, ни у него особого нет.

- Меня долго приводило в недоумение то, что Эльмо на роль леди Крум пригласил Алису Фрейндлих. Великая, конечно, актриса, но возраст…

- Знаете, на читке пьесы забавно получилось. Алиса Бруновна сидит как королева, слушает список действующих лиц. «Томасина, 13, позже 16 лет». Смотрит на Катю Гороховскую, милостиво кивает: да, подходит. «Септимус, в первом действии 22 года, потом 25». Посмотрела на меня, мне еще сорока не было, 37, согласилась: соответствует. Доходит до ее роли. «Леди Крум, возраст – за тридцать». Мы все на нее смотрит, она, вздохнув: «Ну, скажем так: далеко за тридцать».

- Она еще и текста не знала на премьере… Своими словами излагала.

- В БДТ тогда еще под суфлера играли, не знаю, как сейчас. Если Алиса Бруновна забывала текст, она подходила к кулисе, и там стояла суфлерша с такой трубой и в ухо ей шептала текст. А у нас суфлера нет. И когда Евгений Алексеевич Лебедев из БДТ, царство ему небесное, играл у нас Фирса в «Вишневом саде», у него, случалось, выпадал текст. И он выдавал что-то от себя. У него там была реплика: «Совсем одряхлел», он хотел ее подать, потрясая кулаками, но забыл слово и, воздевая руки к небу, произнес: «Совсем охренел!». Публика, правда, не заметила накладку. А может пьесы не читала.

В кино важен не талант, а типаж

- В кино вы снимались немного.

- Совсем немного.

- Мне почему-то запомнился больше всего ваш демонический Лева в сериале «Охота на Золушку».

- С этим сериалом было много возни. Сначала режиссер и оператор рассорились с продюсером, их заменили. Потом из-за дефолта кончились деньги, и сериал оборвался на полпути. И моя роль ушла на нет. Сериал – он и есть сериал, ничего особенно там не случается. А меня вообще на демонических персонажей в кино приглашают. В «Улицах разбитых фонарей» снялся в серии, которая называлась «Красный стрелок». Стрелка и сыграл.


- Киллера?

- Киллера. Но с трагической судьбой. Он там теряет память. В общем, душераздирающая история.

С кино мне никогда не везет. Не тот типаж. Покойный Александр Белявский, недавно погибший так загадочно и трагически, в одном интервью сказал: «Советскому кино я был не очень-то нужен. Теперь не нужен и российскому. В кино важен типаж. Не талант, а типаж. А когда не вписываешься в роли положительных героев, то тебя не снимают». Он и вошел в историю ролью Фокса.

К тому же кино остается лотереей. Бывает, сценарий полная ерунда, режиссер беспомощен, партнеры ужасны, а выходит фильм – и успех огромный. А бывает и наоборот: получаешь наслаждение и от сценария, и от режиссуры, и от общения с партнерами, а результат – никакой…

Я тоже не вписался в кино своим типажом. У Сергея Колосова покойного я пробовался на роль в одном сериале. На роль сына героини, которую играла Людмила Касаткина. В первой серии героиня во время войны попадала в Молдавию. И худсовет, увидев мою внешность, забраковал меня. Сказали: его же можно за молдаванина принять. Получится, что героиня в Молдавии сходила налево. На эту роль выбрали парня типично славянской внешности – белокурого и светлоглазого.

- В Питере вам не задают вопрос, не родственник ли вы футболиста?

- Редко. В такси. Бывает, даже принимают за футболиста, хотя я не в том возрасте. А один раз в такси был интересный случай. Я еду с репетиции, усталый, молчу, а таксисты народ разговорчивый. Водитель вдруг спрашивает: вы артист? Да, говорю, а как вы догадались? Молчите – вот и догадался. Артисты – они всегда в машине молчат, потому как до того наговорились. А что нынче репетируете? Я отвечаю: «Короля Лира». «Понятно,- говорит таксист, - я к вам не приду». «Почему?». «Читал книгу. Не понравилось!».





оригинальный адрес статьи