Театральная компания ЗМ

Пресса

1 марта 2017

Роуд-муви

Вера Сенькина | Газета «Экран и сцена»

“Чик. Гудбай, Берлин!” Олега Рыбкина (московские зрители смогут увидеть его в программе “Детский Weekend” на фестивале “Золотая Маска”) относится к тем редким постановкам, которые сочиняются на одном дыхании, без творческих мучений и надрыва. В паузе между премьерами на большой сцене Рыбкин выпустил спектакль, вероятнее всего, про себя. Вышло вдохновенно. Во всяком случае, по сравнению с недавними работами режиссера на основной сцене “Чик. Гудбай, Берлин!” – бесспорная удача: в ней чувствуются энергия и сила режиссера, соразмерные форме спектакля, мастерство подробной работы с актером.

Пьеса “Чик. Гудбай, Берлин!” была написана Робертом Коалем по мотивам романа Вольфганга Херрндорфа “Чик”. Главные герои – четырнадцатилетние подростки: Майк, парень из благополучной берлинской семьи, и Чик, юный маргинал, сын русских эмигрантов. Оба по социальному статусу – аутсайдеры, по самоощущению – дети свободы. Угнав однажды соседскую “Ниву”, спасаясь от одиночества, изгойства, безответной влюбленности и семейных проблем, они отправляются в путешествие, по дороге попадая в переделки.

Книга Херрндорфа продолжает важную для немецкой литературы традицию романа воспитания, посвященного теме взросления подростков, пытающихся найти свое место в жизни. Роман “Чик” можно считать и исповедальным. Вскоре после его написания Херрндорф покончил с собой. К своим героям он испытывал сочувствие и в то же время восхищался их пониманием мира, не отягощенным взрос-лыми пороками, уверенностью в безграничности человеческих возможностей, никогда не поз-воляющей отчаяться до конца, смелостью каждую секунду быть самими собой. Олег Рыбкин посвятил спектакль тем людям, которые, повзрослев, в душе остались подростками, людьми свободы, органически не принимающими навязанных обществом правил.

Герои спектакля Рыбкина дышат одним воздухом с персонажами Джерома Дэвида Сэлинджера с их головокружительным восторгом перед жизнью. От падения в пропасть их оберегает свой Холден Колфилд, тот, кто бдит в ночи. В пьесе это женщина с огнетушителем (издалека герои принимают ее за бегемота), спасающая юношей после аварии. Ее и мать Майка играет актриса Наталья Горячева, которой Рыбкин доверяет две совсем разные эпизодические роли. Одна – комедийная – странно-задорной растрепанной женщины, непонятно, с какой планеты свалившейся. Другая – проникнутого отчаянием, мрачной подав-ленностью спивающегося человеческого существа. Мать в исполнении Горячевой олицетворяет мир взрослых с их слабостями, взаимными обманами и несбывшимися надеждами. Этот мир чересчур серьезен и слишком трагичен, и потому режиссер подсвечивает его гротеском. Вселенная взрослых – это вселенная людей, выживших из ума. От нее бежит Майк, чтобы не видеть, как истаивает на глазах мать, как изменяет ей отец.

Герой Никиты Косачева (Майк), от чьего лица ведется история странствий двух подростков, – нервный, застенчивый парень. Он стремительно пересекает ряды парт, за которыми рассажены зрители, и поначалу неуверенно, стараясь превозмочь волнение, начинает рассказ о себе, семье, о юной возлюбленной, похожей на Бейонсе, и о том, как его единственного она не позвала на вечеринку по случаю дня рождения. Майк явно торопится, спешит выговориться. Его голова втянута в плечи, словно он боится получить незаслуженный подзатыльник. Он не может перестать неловко жестикулировать и, смущенно улыбаясь, ищет поддержки в любом приветливом взгляде. И мгновенно ее получает, поскольку необычайно обаятелен. Чик Станислава Линецкого с пламенеющим под глазом фингалом, напротив, замкнут, угрюм и молчалив. Допросы истеричного учителя в исполнении Дмитрия Боркова (сыгравшего и отца Майка) о семье вынуждают Чика еще сосредоточенней уставиться в пол. Надменность уживается в нем с робостью. За подростковым высокомерием скрывается юношеская уязвленность. Герой Линецкого – дальний родственник мальчиков Достоевского (в спектакле Олега Рыбкина этому гораздо больше подтверждений, нежели в недавнем “Преступлении и наказании” в постановке Александра Огарева, где Линецкий сыграл Раскольникова). Чик – эмигрант и, как узнаем позже, гей, оттого еще болезненнее переживающий свою отверженность. Он презирает всех, от кого зависит. И ему, как и Майку, есть, от чего бежать.

Дружба двух парней рождается в дороге, крепнет в передрягах. Случайно найденная под креслом кассета с романтической музыкой Клайдермана, несколько устаревшей для под-ростков, становится их талисманом, а музыка – гимном. Станислав Линецкий и Никита Косачев играют своих героев увлеченно и бережно, стараясь передать остроту ощущений, предел захлестывающих персонажей эмоций. Как впервые Майк смущенно целует чумазую хулиганку Иззи, в исполнении Анастасии Малевановой похожую на юную Джоплин, как сжавшийся от волнения и готовый расплакаться Чик предлагает Майку свою дружбу, с каким нескрываемым восторгом они вместе наедаются в лесу дикой ежевики, измазав губы, как вместе бросаются в ледяную реку, как гонят на всех скоростях по шоссе. В какой-то момент начинает казаться, что смотрим мы вовсе не спектакль, а настоящее роуд-муви, от которого местами перехватывает дыхание.

Спектакль Олега Рыбкина придуман чрезвычайно просто. На сцене нет ничего, кроме парты и видеоэкрана. Парта – она же автомобиль, на видеоэкране сменяются мелькающие перед героями пейзажи. Действие держится только на энергии актеров и точно выстроенном режиссером ритме, от сцены к сцене то нарастающем, то, наоборот, спадающем. Ритм постановки напоминает движение автомобиля: как если бы сначала заводился мотор, и машина медленно трогалась с места, затем набирала скорость и, наконец, летела по автобану во всю мощь, чтобы вдруг резко затормозить. В моменты приближающейся опасности (в сценах кражи, погони, аварии) темп речи актеров убыстряется, чтобы в следующую секунду неожиданно оборваться паузой – передышкой, секундным осознанием случившегося. В наиболее напряженных сценах повествование переходит непосредственно в игру, как будто Майку Никиты Косачева уже не хватает времени на рассказ, и он начинает проживать сцену за сценой вместе со своим героем.

В финале вернувшийся домой Майк помогает матери швырять дорогущую мебель в бассейн. В этом маленьком семейном бунте против захлебнувшегося в быте взрослого мира мать и сын превращаются в заговорщиков. Майк признается, что никогда не видел мать такой счастливой. Чувства их обоих сродни той легкости, которую остро ощущаешь в момент выдоха, после мучительно долгой задержки дыхания.

оригинальный адрес статьи