Театральная компания ЗМ

Пресса

4 февраля 2019

Обманулись на «Славу»

Марина Шимадина | Интернет-издание «Театрал»

«Золотая маска» открыла Год театра большими гастролями БДТ им. Товстоногова в Москве. Наряду со спектаклями Андрея Могучего «Пьяные», «Гроза» и «Алиса» петербуржцы привезли и свою последнюю премьеру – «Славу» Константина Богомолова, самую неординарную и спорную постановку последних лет.

Если раньше Богомолова проклинали за глумление над классикой, за деконструкцию и вольную интерпретацию великих произведений, то теперь он проделал обратную операцию: оживил, очистил от плесени и представил на сцене в лучшем виде второсортную советскую драму из жизни сапёров-подрывников. Конфликт – противостояние хорошего и «ещё более лучшего» героев в борьбе за право отдать жизнь ради спасения людей и электростанции имени Ильича от горной лавины. А на его фоне – любовные метания скромного трудяги Мотылькова и его отважной невесты, летчицы Лены. Да, и всё это в стихах.

Автор эксгумированной пьесы Виктор Гусев – придворный поэт и драматург сталинской поры, автор сборников с красноречивыми названиями «Герои едут в колхоз» и «Сыновья диктатуры». Прославился сценариями к фильмам «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны» и пьесой «Слава», премьера которой случилась в БДТ в 1936 году. Человек явно небесталанный, он умел маскировать ходульный конфликт и плоские характеры живыми эмоциями, искренним романтизмом, увлекательными поворотами сюжета и бодрыми песнями, так что идеологическая пилюля проникала в организм зрителя легко и безболезненно.

Вот такую бесхитростную советскую почти что оперетту – «наш «Лала-лэнд», как назвал его сам режиссёр – и решил поставить Константин Богомолов. Это был эксперимент в квадрате: первый чисто формальный – возможно ли сегодня восстановить на сцене большой советский стиль, а второй социологический – как всё это воспримет зритель? И если первый блестяще удался, то по поводу успешности и, главное, этичности второго возникают сомнения.

Да, спектакль Богомолова безупречен в эстетическом плане. Он работает с культурным слоем 30-х годов тонко и деликатно. Это, конечно, не реставрация в чистом виде – в советские годы так не ставили и не играли. Постоянный соавтор режиссёра, художник Лариса Ломакина оставила сцену почти пустой, используя минимум функциональной мебели – стол, диван, стулья. Но слишком длинные, в два человеческих роста занавески на несуществующем окне задают систему координат, где люди кажутся пигмеями, карликами. И вдруг вырастают до огромных размеров на стене-экране.

Богомолов здесь снова эксплуатирует свой любимый приём – видеосъёмку актёров крупным планом. Артистами БДТ можно любоваться бесконечно. Как хорош мягкий и трогательный Валерий Дегтярь в роли Мотылькова. Как испытующ и тяжел взгляд из-под очков Василия Реутова – строгого, но справедливого партийца, товарища Очерета. Как прекрасны тут женские портреты, особенно профиль Елены Поповой – странного, бесполого доктора Черных, отдающего больному свою кровь – это почти фреска, олицетворение самопожертвования... И мы уже не удивляемся, когда фоном к эпизоду в больнице вдруг включается молитва «Господи, помилуй!». Ну а что, в представлении наших сограждан коммунизм и православие идут почти бок о бок... Фокус ещё и в том, что съёмка чёрно-белая, и этим монохромным кадрам мы верим охотнее, привычнее, как старым фильмам из детства.

В игре артистов тоже не все просто. Они изображают идеальных советских людей совсем не так, как это делали при расцвете соцреализма – без пафоса, без крупных жестов и декламации. Но и не так отрешенно, безлично, как это бывало в последних спектаклях Богомолова, в тех же «Трёх сёстрах» в МХТ имени Чехова, внешне очень похожих по приёму. Полный лживой патетики текст Гусева актеры БДТ произносят спокойно и мягко, без отторжения, с тонким психологизмом, обращаясь в монологах не к залу, а будто заглядывая внутрь себя.

Два с половиной часа они работают на сверхкрупных планах, под постоянным прицелом камер, фиксирующих малейшие движения мимики, и ни на йоту не фальшивят. И ты даже проникаешься симпатией к этим милым, таким чистым и светлым персонажам, попадаешь под обаяние их убаюкивающих интонаций, откликаешься на такие понятные человеческие эмоции. И уже хочешь подумать: вот были люди, было время... Но тут же ужасаешься этой мысли. Какое там тысячелетие на дворе: 1936 год, говорите?

Вот тут сознание зрителя, если он сохранил способность к рефлексии, входит в ступор, он испытывает когнитивный диссонанс. Мы понимаем, что перед нами типичная агитка, прославляющая подвиги советских людей, и хорошо знаем, что скрывается за её потёмкинским фасадом. Но при этом наслаждаемся спектаклем, как наши дедушки и бабушки радовались духоподъёмным фильмам эпохи большого террора, не замечая по ночам чёрных воронков и исчезновения соседей.

Но проблема не в том, что над зрителями ставят эксперимент, заставляя испытывать раздрай чувств. Проблема в том, что часть зала не замечает подвоха и иронии – а она там есть, хоть и в гомеопатических дозах. Старшее поколение на голубом глазу радуется возвращению нормальной советской пьесы «без чернухи и всяких вывертов», нормальных героев, понятного сюжета и твёрдых нравственных ориентиров. И даже в финале, когда более-менее живое действие окончательно мертвеет, а героев приглашают на приём в Кремль, публика радостно реагирует на реплику Нины Усатовой: «Сталин — сын трудового народа, а я трудового народа дочь». В Москве фестивальные зрители преимущественно смеялись, а вот в Питере, говорят, больше аплодируют. Люди снова покупаются на обманку Богомолова, как когда-то покупались на обманку Гусева. С той лишь разницей, что второй сам искренне заблуждался, а первый строит свой иллюзион совершенно трезво и расчетливо.

Богомолов всегда был трикстером и провокатором, но в этот раз превзошел самого себя. Его спектакль как лакмусовая бумажка проявляет уровень просоветскости в каждом конкретном индивидууме. Он как то платье из интернета, которое одни видели синим, а другие золотым. Либералы здесь чувствуют тонкий стёб, изживание дракона путём доскональной стилизации драконьего искусства. А патриоты удивляются, что охальник Богомолов наконец-то поставил хороший человеческий спектакль. Сам режиссёр не отрицает ни одну из версий и воздерживается от оценок, полностью оставляя их на совести зрителя.

В отличие от идейного режиссёра Серебренникова, который сейчас расплачивается свободой за свои взгляды, Богомолов постулирует, что искусство беспартийно и вне идеологии. Оно не обязано отстаивать историческую справедливость, открывать глаза, просвещать, убеждать, разоблачать и так далее. Оно как вещь в себе имеет право просто быть, оставаться над схваткой и навевать сладкие сны, а поддаться чарам или нет – личное дело каждого. Но есть в этой нейтральной ноль-позиции неприятная и даже пугающая черта: беспринципная, хамелеонья способность театра к мимикрии, релятивистское умение угодить и нашим, и вашим. Словно макбетовские ведьмы нашептали: «Зло есть добро, добро есть зло. Летим, вскочив на помело».

оригинальный адрес статьи