Театральная компания ЗМ

Пресса

29 июня 2022

Любовь, которая требует жертв и репетиций

Елена Азанова | Интернет-издание «Культура Екатеринбурга»

27 и 28 июня в Театре юного зрителя екатеринбуржцы увидели спектакль Дмитрия Крымова «Моцарт "Дон Жуан". Генеральная репетиция». Показ организовал Арт-холдинг «Ангажемент» в рамках проекта «Золотая Маска в Екатеринбурге». И зрителю скучать не приходится: в мечте об идеальном спектакле на его глазах убивают артистов традиционного театра, рушатся стены, едят хинкали, голова гигантской зебры падает на режиссёра, танцуют танго и поют народные песни.

Спектакль начинается с бесцеремонного разрушения «четвёртой стены»: зрителей, сидящих на откидных стульях, пересаживают в боковые проходы к сцене, между первыми рядами обустраивается место режиссера. Всё это делается подчёркнуто шумно, стол и кресло трижды меняются, стучат молотки, монтировщики мечутся по сцене, ассистенты несут сушки и чай. Все со священным трепетом ждут Его, Режиссёра.

«Четвёртая стена» при этом перемещается на авансцену, и она вполне материальна: это стена старого дома Командора с заколоченными окнами и фонарём над дверью, который, естественно, не горит. В конце первого действия эта граница между зрителем и театром рушится. И диалог Дмитрия Крымова с залом меняет тональность: режиссёр, роль которого исполняет Евгений Цыганов, перестаёт убивать артистов в париках и белилах из ружья и постепенно умирает в своём произведении сам. Чтобы в финале снова выбраться живым из-под сцены и под звуки русской народной песни исчезнуть во тьме.

Автор в спектакле «Моцарт "Дон Жуан". Генеральная репетиция» сюрреалистичен, предельно ироничен, но, главное, – жив: так зло, честно, но по-прежнему нежно о природе театра он не высказывался ни в «Му-му», ни во «Все тут», ни даже в недавнем «Костике». Здесь изнанка, исподнее театра, и шире – искусства вообще – показаны глазами уставшего Бога, Карабаса Барабаса, режиссёра, который поставил сотни спектаклей и уже не может не повторяться. В ответ на обвинения актрисы Полины, приглашённой на роль Донны Анны, он устало оправдывается: «Я использую не пять штампов, а 19 приёмов. Я считал».

Режиссёр Крымова – собирательный образ великих Феллини, Висконти, Хичкока, Товстоногова, Фоменко, Бориса Покровского. Он весь спектакль проводит в маске старика с поредевшей гривой волос, в видавших виды костюме и красном шарфике. Обрюзгший, еле волочащий ноги мэтр со скрипучим голосом, одышкой и плохим пищеварением. Исполняющий его Евгений Цыганов фантастически испаряется в этом образе, целиком подчиняется тирану и кукловоду – своей роли. «Что плохого в том, чтобы быть красками?» – устало говорит взбунтовавшимся артистам Режиссер.

Размышлению о людях театра, попавших в него, как в капкан или чёрную дыру, в этом спектакле отведено особое место. Фрагменты масок прирастают к лицам артистов, уродуя их (увеличивая лбы, носы, ноги) и служа неотступным напоминанием о сыгранных ролях, об удачах и поражениях на сцене. И они, опустившиеся, как Александр Михайлович (Александр Моровов), уехавшие за границу, как Полина (Полина Айрапетова), сменившие профессию, как Игорь Вячеславович (Игорь Войнаровский), оказываются навсегда привязанными к месту, где пережили влюблённость: в роль, в режиссёра, в себя и свой успех.

Крымовский театр строится на судьбах живых людей, на их больных и счастливых воспоминаниях, на кладбище из дорогих сердцу предметов, лиц, песен, музыки Моцарта, Вивальди, Рамо и Пьяццоллы. Поэтому здесь играют артисты Мастерской Петра Фоменко с их реальными именами, а на холодильнике «Москва» – черно-белая фотография молодой мамы режиссера на море. Поэтому учителя Александра Моисеевича хоронят на сцене в «настоящую сырую землю», а с колосников сыпется «настоящий снег».

Театр в этом спектакле Дмитрия Крымова показан в момент генпрогона. Этот хаос, имитирующий рождение спектакля, на миг складывается в мечту о гармонии из кадров Хичкока и Феллини, скульптур из парков советского времени и деталей из советского детства (художник – Мария Трегубова). А потом снова рассыпается, разрушается до полного остранения режиссёра и его репризных размышлений о сочетании высокого и низкого в искусстве, до разрозненных пародий на расовую толерантность в современной опере, до костра на сцене, в котором сгорает режиссер.

Скрепляющим веществом в этом спектакле Дмитрия Крымова является любовь, за которую пострадали Дон Жуан, Моцарт, все великие художники, режиссёры, поэты, музыканты. Здесь она проявляется в неожиданных местах и формах. Старый режиссер отдаёт свой гонорар артисту, чтобы он сыграл роль. Художник создаёт на сцене идеальную метафору кладбища. Драматические артисты по первому зову «мучителя» возвращаются на сцену и танцуют с ним танго. Любовь здесь и в ощущении таинства, однажды пережитого в момент рождения спектакля с этой командой артистов и постановщиков. Такая любовь не проходит, она требует повторений, новых жертв и генеральных репетиций.

оригинальный адрес статьи