Онегин

Мне хотелось прибегнуть к довольно радикальному приему и избавить спектакль от каких бы то ни было характерных атрибутов среды и эпохи романа – обычаев, обрядов, быта, нравственных ценностей русской деревни и столичного Петербурга. Поместить героев в своего рода вакуум. Этим вакуумом является коробка сцены.

Так, будто нет в романе ничего, кроме истории знакомства и разрыва этих четверых героев, так, будто эти взаимоотношения лишены какого-либо контекста. Таким образом, я оставил себе максимум режиссерского пространства для изучения их характеров и природы их поступков. Делать же театральную иллюстрацию к роману, к его живописным картинам и образам нам изначально было неинтересно. Все это и без того существует в наших ассоциациях и воображении.

Тимофей Кулябин

Известное выражение «Пушкин – наше все» молодой режиссер Тимофей Кулябин отнюдь не принимает за аксиому. Наоборот, в спектакле «Онегин», что появился на сцене «Красного факела» этой осенью, спорно, остро и мучительно он ищет доказательство теоремы с теми же исходными данными.

Тимофей Кулябин хочет вычленить из сюжета «Евгения Онегина» каркас истории вечной и одновременно остросовременной, из персонажей (ну хотя бы из самого Онегина) сделать фигуры почти что архетипические. То есть само это «наше все» проверить на прочность, доказав актуальность его присутствия в нашем с вами мире.
Это на самом деле мучительно сложно. Это поединок. Сходятся на шести шагах не только Онегин и Ленский. Великая пушкинская гармония принимает вызов нашего отчаянно дисгармоничного и бесформенного времени. Дуэль поэзии и прозы.

«Петербургский театральный журнал»

Спектакль на большой сцене, в большом стиле, сделанный современными средствами про современных людей.


Во многом очень веселый, изобретательный, он оставляет в конце ощущение бытийственного ужаса, страха смерти, в которую только лишь и можно уйти от навязчивого и утомительного ритма будней. Это спектакль про силу времени, которое без остатка стирает людей с лица земли, не оставляя ничего, даже памяти.


Тимофей Кулябин упрямо разворачивает сюжет как историю о благости забвения. Поколения сменяют друг друга, только со смертью обретая освобождение от утомительного круговорота бытия. Но в философии Кулябина не действует юношеский скептицизм или же равнодушный сарказм. Скорее, он смотрит на историческую силу, как ученый-биолог, как дарвинист. Закон жизни, увы и ах, сменяемость людей. Ничто не вечно, все умирают, становясь гумусом для новой жизни. Важно только как-то качественно прожить (и в этом смысле Татьяна Ларина преуспела, в отличие от Онегина). Природа равнодушно взирает на наши эмоции и поступки.


Был человек, стал камень. Были стихи, сплыли стихи.
Подобная концепция пушкинского романа была бы циничной, если бы режиссер не чувствовал единства со своим героем. Оставшись один, Онегин уныло проглядывает журнал «Сноб» с лицом Тимофея Кулябина на обложке. По сути, рифмуя тут судьбы, режиссер демонстрирует нам свои цели: поставить «Онегина», чтобы развенчать свой сплин, посмеяться над собственным унынием. Кулябин Онегину скорее приятель по несчастью. Он разбирается со своим отчаянием, делает его материалом спектакля.


Хандра Онегина имеет четкий и очень современный исток: монотонный ритм, ритуальность урбанизма. Почти весь первый акт Кулябин нам показывает однообразие, повторяемость социальных ритуалов: изо дня в день однообразный танец под однообразную музыку, церемония одевания, трапезы, дежурный секс с дежурной кульминацией.


Красивый, томный юноша с пронзающим взором, ленивый в движениях, саркастичный по отношению ко всему, что его окружает, герой Пушкина стал в «Красном факеле» новейшим типажом 2010-х годов: без цели и без смысла, без призвания и душевных потребностей.


Отрыв от текста дает возможность включить в плоть спектакля детали, которые обычно пропадают при инсценировке. Здесь важно не оживление текста, но игра в текст, свободное владение настроениями Пушкина, отделенными от конкретных слов и конкретного ритма. Не попадая в зависимость от текстовой логики, режиссер в каком-то смысле изобретает «Онегина» заново. Именно эта позиция дает зрителям счастье не переживать знакомые культурные коды, а читать роман так, словно бы мы открыли книгу впервые в жизни.

блог журнала «Театр»

Спектакль «Красного факела» сделан современными средствами про современных людей – он не повторяет классических схем восприятия пушкинского романа. Во многом очень веселый, изобретательный, он оставляет в конце ощущение бытийственного ужаса, страха смерти, куда лишь и можно уйти от навязчивого и утомительного ритма будней. Это спектакль про силу времени, которое без остатка стирает людей с лица земли, не оставляя ничего, даже памяти. Онегин – современный тип блогера-циника, пытающегося скрыть за разочарованием безотчетный гедонизм. Колкая, наивная Татьяна, которую только закаляют невзгоды. Трескучий, восторженный Ленский с банальной красоткой Ольгой. Почти целиком основанный на пластике (строки Пушкина звучат в трансляции), музыкальной стихии, этюдном способе существования артистов, спектакль тем и ценен, что отрывается от всех существующих традиций сценического прочтения Пушкина. Этот отрыв дает режиссеру Тимофею Кулябину возможность включать в спектакль те сцены, пушкинские детали, которые обычно пропадают при постановках на сцене. Здесь важно не оживление текста, а игра в текст, свободное владение настроениями Пушкина. Именно эта позиция дает зрителям счастье не переживать уже виденные культурные коды, а читать «Онегина» так, словно мы открыли книгу впервые в жизни.

Павел Руднев