Дядя Ваня

В этом традиционном «Дяде Ване» поражает прежде всего степень подробности и приближения, крупные планы камерной сцены накладываются один на другой в серии легких и умных экспозиций, где жизнь ничего не обещает, а прозрачное время чеховской пьесы тратит людей и вещи. Мы видим только, как молчат детали и тлеют паузы, а непроговоренные фразы примыкают одна к другой, составляя вторую, подлинную, но от того еще более неуклюжую и невеселую пьесу. Резко распахнутая дверь, взгляд, выдавший с поличным, упавший ставень, случайный жест неловкой руки, уличный холод, дождь, стук ложечки о край фарфоровой чашки. Непроявленная, как фотография, музыка, негатив холода и боли, сопровождает спектакль, а люди ведут себя так, словно они астронавты в безразмерном космосе, а не бытуют в этой тесноте. Разговоры – необъяснимы, как чужие сны. Горе – тускло, как чужое горе. Но близость всех этих неразрешимостей, их принципиальная видимость и проработанность в очередной раз вызывают в нас чувство причастности, которая то разбивается о невозможность помочь, то обретается в нашем горестном понимании.
Олег Теплоухов играет Дядю Ваню с бесстрашной нежностью, принимая без боя аномальную нелепость – как свою собственную, так и мира вокруг. Его сокрушительная искренность перебрасывает нас через то, что могло бы быть смешно, и приводит к негромкой тоске и к стыду за странную несправедливость, что безмолвно обрушивается на людей без разбора и умысла.