Пресса

Спектакль с загадочным названием «Т.Е.О.Р.Е.М.А.Т.», выглядящим как аббревиатура, — это постановка сценария Пьера Паоло Пазолини, по которому он сам в 1968 году снял фильм «Теорема». Картину эту зрителю хорошо бы помнить, чтобы увидеть, в какие удивительные связи входит с легендарным фильмом-аллегорией спектакль одной из главных молодых звезд польского театра Гжегожа Яжины. Рядом с «Теоремой» сорокалетней давности, каждый кадр которой заряжен вожделением, будто электричеством, холодно-отстраненная, элегантная постановка театра TRWarszawa выглядит как комментарий сегодняшнего интеллектуала к темам, которые волновали Пазолини. Яжина заявляет, что смыслы, зашифрованные в старой «Теореме», утеряны и спектакль «Т.Е.О.Р.Е.М.А.Т.» обращается с той же историей о страсти и разрушении как с аббревиатурой, требующей новой расшифровки.
Фильм Пазолини начинался с черно-белой, будто бы документальной сцены, отсылающей к неореализму: толкотня в заводском дворе профсоюзных деятелей, отвечающих на вопросы журналистов о том, почему хозяин фабрики вдруг отдал ее рабочим и как это следует понимать. В спектакле Яжина в духе «прямого» театра организует на сцене пресс-конференцию самого хозяина фабрики. Вопросы задают из зала по-русски, тут же переводят их на польский и обратно — все то, что спрашивают у ньюсмейкеров сегодня: о телевидении, о власти, об институте церкви. Немолодой усталый богач невозмутим. Только на последний: «Вы верите в Бога?» герой с неожиданным затруднением отвечает: «Я не понимаю вопроса», и тут начинается другой спектакль. Семья фабриканта живет в затверженном сонном ритме — трижды медленно, как ритуал, повторяется утренняя процедура: мама перед трюмо, сын и дочь перед зеркалами приводят себя в порядок. Все меняет безымянный Гость.

В почти бессловесном фильме Пазолини Гость был прекрасным голубоглазым юношей. В сущности, он не делал ничего, но само его присутствие сводило с ума всех жителей дома: невинная дочь хозяев за руку вела героя в свою комнату, закомплексованный сын не мог уснуть при виде нагого тела спящего на соседней кровати приятеля. У матери, увидевшей сброшенную одежду Гостя, мутился от вожделения разум. Терял покой даже уверенный немолодой отец-фабрикант. И Гость, откликаясь на эти страстные призывы, каждому давал утешение, утолял страсть, по-прежнему как будто глядя мимо и сквозь них.
В спектакле Яжины все иначе: раскованный и пластичный Гость (Себастьян Павляк) сам намеренно соблазняет всех в этом заторможенном унылом доме. Зал хохочет, когда черноволосый красавец принимает пародийные культуристские позы перед соседом по спальне. Зал замирает, когда герой обольщает мать. Тут Яжина строит изумительную по выразительности сцену с дымом, превращающимся в дыхание страсти: женщина затягивается сигаретой — герой целует ее и выдыхает облако дыма, они наполняют дымом бокалы и «выпивают». Герой недвусмысленно соблазняет отца семейства, когда ложится на кровать подле него и, поставив себе на живот блюдо с виноградом, медленно кладет себе в рот по ягоде. Он ломает их привычную бессмысленную жизнь и так же неожиданно, как и явился, исчезает.

Внезапный отъезд героя, опустошающий дом фабриканта, Яжина показывает резче и гротескнее, чем Пазолини: мать мечется по улицам, как проститутка отдаваясь грубым молодым хулиганам, напоминающим ей о любовнике. Сын, надев длинноволосый черный парик, чтобы походить на уехавшего красавца, рыдает от невозможности восстановить его образ в картинах, дочь впадает в ступор, и ее увозят в больницу. В 60-х интерпретаторы спорили, был ли голубоглазый Гость Богом, оставившим разбуженные души, или дьяволом, после ухода которого соблазненные оказывались не в силах справиться с обуревающими их желаниями (у Пазолини опустошенный фабрикант раздевался прямо посреди миланского вокзала и голым отправлялся в пустыню). Спектакль Яжины куда менее символичен. В красивом юноше нет загадки — он не Бог и не дьявол, он человек, но обаяние его сокрушительно, он делает всех свободными, и разбуженная им семья не может продолжать прежнюю сонную жизнь.

В финале спектакля Яжины мы вновь возвращаемся на пресс-конференцию, с которой началось представление, но фабрикант уже не может отвечать как по-заведенному, он потерян и смят. Он сбрасывает одежду и с воем кидается к двери со сцены. Не потому, что горюет о порочном юноше, а оттого, что у него открылась глаза и он увидел ложь своей жизни.
«Исчезают традиционные ценности — культурные, религиозные. Это то самое, что происходит сейчас в Польше»

Гжегож Яжина, режиссер