Пресса
Конкурсная программа
Региональные проекты
«Золотая Маска в кино»
Зарубежные проекты
«Золотая Маска в городе»
Детский Weekend
Внеконкурсная программа
Архив
19 марта 2009
Это первый приезд главной балерины мира в Москву. Ей уже слегка за сорок. Мир улегся у ног Сильви Гиллем двадцать пять лет назад. Здесь же ее раньше не было. Увы, она не станцевала «Лебединое» в Большом театре. А ведь в Парижской опере, после дебюта 19-летней Сильви в двойной роли Одетты-Одиллии, Рудольф Нуреев назначил ее примой балетной труппы (étoile)! Она не станцевала у нас «Болеро». А ведь Морис Бежар, сочинивший когда-то этот чувственный монолог для балерины Душки Сифниос и впоследствии не любивший отдавать его женщинам, лично подарил «Болеро» Гиллем и позволил танцевать где угодно! Мариинский театр не смог заполучить ее для участия в форсайтовском In the middle somewhat elevated, для нее и поставленном. Почему? Причины обыденные: у Сильви самые высокие гонорары среди всех танцующих, ее график составлен на три года вперед. У нас же любят позвать на выступление за пару месяцев и потом удивляются, что приглашение не принято. И еще причина. Некоторое равнодушие к нашему отечеству, его гонору и предрассудкам.
Уверенность, что «в области балета мы впереди планеты всей», греет душу нашим рабочим и крестьянам, твердо знающим, что выпускаемые ими машины и овощи, мягко говоря, не лучшие в мире. Зато есть у нас Большой (вариант — Мариинский) театр и в нем работают люди, которыми мы можем гордиться. Потому что они круче всех. Понятно, почему этот миф работал так долго в советское время: гастролей не было, в Париже мало кто бывал. Теперь и народ путешествует, и в YouTube пиратские записи заполняют пространство. Но головы уже забиты пропагандой, и народ свято верит, что русский балет лучший. А когда видит, что есть балерина классом выше, чем все наши любимицы, — просто шторки на глаза опускает.
Так было в 2003-м, когда повезло Петербургу и Гиллем приезжала туда с английским Королевским балетом, чтобы станцевать «Месяц в деревне». Обитатели города на Неве сделали вид, что ее не было. Правда-правда. Поговорили про хореографа, про Тургенева, про английских мальчиков (снисходительно), а балерина будто исчезла. Потому что не стала рассказывать в интервью, что приехала прикоснуться к святыне вагановской школы (как привычно поступают американцы) и что всю жизнь мечтала сходить в Эрмитаж. Просто работала. И вынести то, как она работала, оказалось невозможно.
Но время идет, ДВД-записи свое дело делают. Народ ездит, народ что-то смотрит. И в Московский Художественный театр, арендованный «Золотой маской» для гастроли Гиллем — а ее выступления входят в программу «Легендарные спектакли и имена ХХ века» — собрался весь московский свет, чтобы взглянуть на два ее маленьких соло и 32-минутный дуэт. Взглянуть на балерину, которая представляет собой кристальной ясности образец французской школы.
Один монолог (Solo) — путешествие по сцене под переборы гитары (музыка Карлоса Монтойи). Всего лишь проход, перетекание из одного светового пятна в другое. Мягкая пластика и железная основа — балерина может завязаться морским узлом, но ничто не порвется и не сломается (школа готовит и к преодолению травм, и к переживанию их, но более всего заботится, чтобы травмы вообще не возникали, чтобы все мышцы работали правильно, — эх, посчитал бы кто-нибудь сравнительную статистику с нашими училищами!).
Второй монолог (Two) — демонстрация-вызов. Парижане, и Гиллем особенно, славятся прежде всего виртуозной работой ног, здесь же все внимание предлагается обращать на руки. Не выходя за пределы светового пятна, Гиллем преображается. Она становится деревом, гнущимся и пляшущим под напором ураганного ветра: рук-ветвей не две — их, кажется, штук двадцать (постановка света и мгновенность движений таковы, что в воздухе остаются отпечатки кистей). Она превращается в устрашающую богиню Кали; в девочку, поправляющую впервые приобретенный наряд (здесь тоже рук нужно много, двумя не обойдешься).
Финальный дуэт — торжество партнерства как искусства. Гиллем, с ее мальчишеским телосложением, кажется почти невесомой. Но все же Малифант (катающий ее на плечах, позволяющий стекать по рукам и бедрам, убаюкивающий ее и навсегда подчиняющийся ей верный рыцарь) выполняет немалую физическую работу. Думаешь об этом уже по окончании спектакля — так скрыто напряжение и так аккуратно переходит из поддержки в поддержку Гиллем, стараясь ничем не затруднить партнера. Остается лишь горестно вздохнуть, вспоминая обо всех анекдотических ужасах взаимодействия родных артистов. Ужасы эти разнятся для Москвы и Петербурга: где-то молодые люди могут уронить партнершу и сказать, что так и было; где-то, наоборот, девушки стирают танцовщиков в сценическую пыль. Но такого, как у Гиллем и Малифанта, абсолютного контакта и абсолютного уважения… Такого просто не бывает.
оригинальный адрес статьи
Сильви Гиллем в Москве
Анна Гордеева | www.openspace.ruЭто первый приезд главной балерины мира в Москву. Ей уже слегка за сорок. Мир улегся у ног Сильви Гиллем двадцать пять лет назад. Здесь же ее раньше не было. Увы, она не станцевала «Лебединое» в Большом театре. А ведь в Парижской опере, после дебюта 19-летней Сильви в двойной роли Одетты-Одиллии, Рудольф Нуреев назначил ее примой балетной труппы (étoile)! Она не станцевала у нас «Болеро». А ведь Морис Бежар, сочинивший когда-то этот чувственный монолог для балерины Душки Сифниос и впоследствии не любивший отдавать его женщинам, лично подарил «Болеро» Гиллем и позволил танцевать где угодно! Мариинский театр не смог заполучить ее для участия в форсайтовском In the middle somewhat elevated, для нее и поставленном. Почему? Причины обыденные: у Сильви самые высокие гонорары среди всех танцующих, ее график составлен на три года вперед. У нас же любят позвать на выступление за пару месяцев и потом удивляются, что приглашение не принято. И еще причина. Некоторое равнодушие к нашему отечеству, его гонору и предрассудкам.
Уверенность, что «в области балета мы впереди планеты всей», греет душу нашим рабочим и крестьянам, твердо знающим, что выпускаемые ими машины и овощи, мягко говоря, не лучшие в мире. Зато есть у нас Большой (вариант — Мариинский) театр и в нем работают люди, которыми мы можем гордиться. Потому что они круче всех. Понятно, почему этот миф работал так долго в советское время: гастролей не было, в Париже мало кто бывал. Теперь и народ путешествует, и в YouTube пиратские записи заполняют пространство. Но головы уже забиты пропагандой, и народ свято верит, что русский балет лучший. А когда видит, что есть балерина классом выше, чем все наши любимицы, — просто шторки на глаза опускает.
Так было в 2003-м, когда повезло Петербургу и Гиллем приезжала туда с английским Королевским балетом, чтобы станцевать «Месяц в деревне». Обитатели города на Неве сделали вид, что ее не было. Правда-правда. Поговорили про хореографа, про Тургенева, про английских мальчиков (снисходительно), а балерина будто исчезла. Потому что не стала рассказывать в интервью, что приехала прикоснуться к святыне вагановской школы (как привычно поступают американцы) и что всю жизнь мечтала сходить в Эрмитаж. Просто работала. И вынести то, как она работала, оказалось невозможно.
Но время идет, ДВД-записи свое дело делают. Народ ездит, народ что-то смотрит. И в Московский Художественный театр, арендованный «Золотой маской» для гастроли Гиллем — а ее выступления входят в программу «Легендарные спектакли и имена ХХ века» — собрался весь московский свет, чтобы взглянуть на два ее маленьких соло и 32-минутный дуэт. Взглянуть на балерину, которая представляет собой кристальной ясности образец французской школы.
Один монолог (Solo) — путешествие по сцене под переборы гитары (музыка Карлоса Монтойи). Всего лишь проход, перетекание из одного светового пятна в другое. Мягкая пластика и железная основа — балерина может завязаться морским узлом, но ничто не порвется и не сломается (школа готовит и к преодолению травм, и к переживанию их, но более всего заботится, чтобы травмы вообще не возникали, чтобы все мышцы работали правильно, — эх, посчитал бы кто-нибудь сравнительную статистику с нашими училищами!).
Второй монолог (Two) — демонстрация-вызов. Парижане, и Гиллем особенно, славятся прежде всего виртуозной работой ног, здесь же все внимание предлагается обращать на руки. Не выходя за пределы светового пятна, Гиллем преображается. Она становится деревом, гнущимся и пляшущим под напором ураганного ветра: рук-ветвей не две — их, кажется, штук двадцать (постановка света и мгновенность движений таковы, что в воздухе остаются отпечатки кистей). Она превращается в устрашающую богиню Кали; в девочку, поправляющую впервые приобретенный наряд (здесь тоже рук нужно много, двумя не обойдешься).
Финальный дуэт — торжество партнерства как искусства. Гиллем, с ее мальчишеским телосложением, кажется почти невесомой. Но все же Малифант (катающий ее на плечах, позволяющий стекать по рукам и бедрам, убаюкивающий ее и навсегда подчиняющийся ей верный рыцарь) выполняет немалую физическую работу. Думаешь об этом уже по окончании спектакля — так скрыто напряжение и так аккуратно переходит из поддержки в поддержку Гиллем, стараясь ничем не затруднить партнера. Остается лишь горестно вздохнуть, вспоминая обо всех анекдотических ужасах взаимодействия родных артистов. Ужасы эти разнятся для Москвы и Петербурга: где-то молодые люди могут уронить партнершу и сказать, что так и было; где-то, наоборот, девушки стирают танцовщиков в сценическую пыль. Но такого, как у Гиллем и Малифанта, абсолютного контакта и абсолютного уважения… Такого просто не бывает.
оригинальный адрес статьи
